Стремянная ул., д. 11 ⇒ Центральный р-н

Этот дом имеет право называться образцом «северного» модерна с тем большим основанием, что его главный фасад обращен на север. Солнца здесь почти не бывает, кроме нескольких часов на рассвете в мае-июне, когда можно сделать хорошую фотографию, или просто полюбоваться скользящими по камню лучами.
   По поводу Солнца — количество рукотворных изображений светила с лихвой восполняет здесь его недостаток в природном виде. Солярные знаки явлены и в камне, и в штукатурке, и в кованом железе ограждений, выражая верность традициям народного зодчества.
   Мирно соседствуют со знаками светил изображения ворон, а также грибков, елочек и прочих примет наших северных широт. Ниже всех в этой космогонии располагаются рыбы, гады, а то и вовсе непонятные существа. («Возможно, в работах участвовал скульптор В. Н. Судьбинин, часто работавший в мастерской Бубыря.» — пишет В. Г. Исаченко.)
   Над проездом во двор (вначале здесь были ворота) из камня высечены две маски. Воображение ищет портретного сходства с создателями дома. Увы, найти его трудно в этих двух головах, поддерживающих надоконную перемычку: одна — с мужественным спокойствием, другая — с трагическим напряжением.
   Главный фасад дома, автором проекта которого был Н. В. Васильев — веха в его поисках русской национальной архитектуры, лишенной как заёмных средиземноморских черт, так и лукавого копирования деталей с русских памятников. Как и лучшие представители «неорусского стиля» рубежа веков, он ищет основы формообразования в средневековом псковско-новгородском каменном зодчестве, а также в деревянном строительстве русского севера. Так, оформление проема в виде прямоугольника со скошенными углами — прием именно бревенчатой архитектуры, завершение эркера напоминает о приземистых новгородских куполах, а мелкая расстекловка верха окон — о слюдяных оконцах. То, чего недодала традиция — восполнила интуиция художника (надо сказать, талантливейшего — даже для того времени, щедрого на таланты). Говорят о финском влиянии — почему бы нет? Никто же не творит в вакууме (за одним исключением), да и Финляндия отсюда ближе, чем та же Москва. Явно европейского происхождения каменные брусья, торчащие по бокам входа и проезда, напоминающие о замках и подъемных мостах. Единственный явный промах архитектора — эти штуки как раз на такой высоте, чтобы идущий человек, засмотревшийся куда-нибудь в сторону, снес себе полголовы.
   Фасад по Стремянной улице — это первое, что привлекает внимание в этом доме, и, конечно, самое занимательное. Но попробуем представить себе весь дом целиком.
Дом выстроен на вытянутом участке размером приблизительно 21х45 метров. Узкой, северной стороной участок примыкает к Стремянной улице. Слева он граничит с домом 13, возведенным в 1895 году Василием Шаубом, справа — с небольшим сквером на углу Стремянной и Дмитровского переулка.
   Бубырь выстраивает тело дома по трем сторонам этого узкого участка, оставляя посередине небольшой, но уютный двор, раскрывая его в сквер. Позже архитектор-домовладелец выстроит во дворе гараж для своего «Рено», почти замкнув периметр, что, все же, не превратило двор в «колодец». В углах буквы «П», образованной жилыми корпусами, находятся лестницы. На лестничную площадку выходят по две квартиры. Квартиры, от 3 до 9 комнат, из-за узости корпусов формируются в основном вдоль коридоров. Квартиру в 9 комнат, на шестом этаже, занимал сам архитектор с семейством.
   Из планировочных находок, отразившихся во внешнем виде дворовых фасадов, интересен дуговой переход из гостиной в столовую на шестом этаже.
В целом из планов, кажется, выжато все, что можно. На участке таких скромных размеров выращен полноценный архитектурный организм, недостатки которого — длинные внутриквартирные коридоры в секционном доме — свойственны укладу и экономике своего времени, и своим создателем пусть не исправлены, но хотя бы смягчены.
   О восприятии дома: фасад Николая Васильева — подарок и своему коллеге, и городу. Вместе с собственным домом Романа Мельцера на Каменном острове и домом на Клинском Алексея Захарова это — один из ярких примеров того интереснейшего, но быстро промелькнувшего стиля, называемого то национальным романтизмом, то северным модерном, восполняющего среди единообразных мундиров классицизма и разночинной толпы эклектики своим бессословным нарядом недостаток чего-то подлинного, людского, рукотворного. В нашем относительно новом городе, лишившим себя единственного старинного предка — крепости Ниеншанц, это и наше средневековье, с асимметрией, резьбой по камню, пригнанными вручную плитами, еще хранящими дух созидания, не сокрытый очередной порцией штукатурки.
   При этом дом остается типичным питерским доходным домом — в шесть этажей, с лицевым фасадом и внутренним двором. И фасад, при всей красоте, все же кажется накладным, в отличие от фасадов домов Бубыря 10-х годов, более органичных. Правда, благодаря использованным долговечным материалам, это наложение сыграло добрую службу сохранности дома — будь на месте керамической плитки и пютерлахского гранита штукатурка, как во дворе, выдержал бы уличный фасад столько лет автомобильного движения?
   Еще один интересный момент. Судя по тому, что дом имел подражания, он был воспринят как еще один манифест северного модерна (чему способствовало также опубликование проекта в «Зодчем»). Примеры вдохновляющего действия творения Бубыря и Васильева — дом Барсовой и дом Волькенштейн (архитектор Сима Минаш (сокурсник Бубыря!). Страна должна знать своих героев!